Small Kid: small_kid@usa.net "NI TO NI SE" * * * Прощай, зловоние телег, Прощай, мой азиатский пафос. Я ухожу, как рыба на ночлег, Опутанный водорослями красок. А ты, рассеяв благодушья зерна, Созвав кривых на адские поминки, Меня помилуешь и заодно, Как черта, растворишь в пробирке. В твои промоины весенних недоразвитых чудес Скатились слезы на отшибе ночи. Колотится, как рыба, интерес Пожить еще, меж кольев троеточий. Я, как грибы, на осени распят! На рыжики ловя, как на мормышку, Я ощущаю атомный распад, Когда свои стихи беру подмышку. Пусть строки колеями выбиты во мне, Когда трясет автобусные мощи, Я выскоблю на индевеющем окне Кусочек неба сквозь серебреные рощи. И буду я до пят остер, В себе поймав двуличье херувима; Взойду я на мартеновский костер И, пропыленное, сожму в объятьях вымя!.. * * * Небо рвалось через сучья, Гром шатался, Как в беззубом рту, Косяки стонали в доме, Двери, крыльями мечтая, Рвалась в неба с петель стая. Бурелом не состоялся За углом в двору мощеном, Листья мокрые на щёки Встречному кидались, Словно липкие ладошки, Так оторвано прощались... Целиком катилась буря, Ощущая себя в буйстве. Мы, смотревшие прищурясь, Обвинялся в холуйстве. Как детдомовские драки Клинят в памяти меж ребер. Если был ты без отваги, Или был, как птица, робок, Колесом катились годы, Как рулетка, как рулет. и обратному нет ходу, Нет еще таких рулей. * * * Топорщится ткань на абстрактной зиме От холода звонкие шали застыли, В морозе Равняется небо на землю и, линялое, не просится на руки. Ему далеко себя чувствовать там, Оно не умеет себя уговаривать здесь. И спицами вяжет узор на стекле, потрескивая и напрягаясь. Полозья покорны на рыхлом снегу, как будто б глагол не коснулся, и не договорили над... Тепло в проемах у сумчатых стен, припрятано впрок, словно онемевшие кисти над батареей не разогнуть. Зато расскребешь сверх-узорчатый разум, набежавший, как тень, на потухшие стекла, и можно утюжить для неких надежд свой галстук, в прошлогодней измятости, как в спячке, в тряпье убаюкан. Несведущий паяц разожженной зари, сначала усевшись вдали враскорячь, а после зарозовели щеки у придуманных зданий, где люди толпою набросились спать. О, только б не выгнать трехлетнего сына из неумелых мозгов поперек кровати ! Скользя, похоронны, волторноваты снега, умеют улечься среди тротуара, зато уже не поднять эти холодные тяжкие веки. Это Вий, может быть, под ногой вытекает на землю... А после уже не успеть. одурманить, копьем щекоча, - обещанный завтрак свесит ноги в лаптях в плацкартном вагоне; И уже не добреешься, как подходит станция, словно лодочка рук, поперек, с подаянием... И только б не оступиться на выходе при отчаянном скрипе всеобщем и издалека. и можно уже очутиться, и в город сутулящийся шагнуть, как по жердочке, - в бездну скворечника... И пусть меня замотает в твоей пустоте, я все же клянусь, что я был твоим гостем безоблачным! * * * Небо ахнет синью жесткой, Словно жестью синей И известкой... От натуги мел раскрошен Мелко, Словно окалина алюминия За блестящим крылом Самолета. Опутано небо под вечер Цепями, Как купол ампирный. А солнце, Как вывихнув ногу, Садится в траву Понемногу. И можно зажечь В оркестровых спортзалах, Где вместо колец Подвешены люстры Без свечного сала. И шустро Горят электрические попугаи, За голову вкрученные и веселые... А публика рыжей лисицей Под бледным электричеством Как будто греется, Во всяком случае, Нежится. А рановато ! Еще, словно сушки, Не раскушены главные фаты ! В оркестровой яме, как в ванне, Пиликают скрипицы, как половицы В квартире вовсю коммунальной! А дирижер свои крылья сложил, И победоносно оправой очков Осеняет первые ряды С пионерами в галстуках, Как усами в красном вине. А после Всех встретит Сурово бровастое небо И каждому руку пожмет Своим холодом, Немым, как кубики льда В фужере искристого фонарями вечера Свежеет ветер В беспечальи рощ. С 3еленой краской расставаясь, Сереют в сумерках аллеи, Словно волки, С горящими желто фонарями. А ночь обугленной головешкой Будет тлеть до утра, Дурманя головы травами Ганга... Далекие звезды - Как пепел на черной пепельнице, - Сгорели навсегда, Лишь нитка света нас соединяет С тем, что уже нет. И вечер, словно банки на изгороди, Пуст и завершен ! И только жук жужжит В пустой консервной банке... Уж сельди съели, А его - за что ? = ЕСМЬ - ПОЗОЛОТОЙ = Позолоченное счастье ныло в солнечных ветвях, без опаски конь споткнулся на прибрежных валунах. Худо-бедно, - вышло судно, вышла шхуна, вышла шумно. Плеск ронялся над толпою, свистнув полою трубою, судно двинулось назад. И канаты, пирс ужалив, тихомирились ужами. Не в зачет пошли им встречи. Вопли радостные топли, словно якори во мху, и менялись губ овалы, что от камня. словно " мало ! " по воде кричат взахлеб. Поцелуев звонких галька опускалася на дно... = ОБЛАКА = Плывут облака. О, бока! О, плывут! О, антоновские яблоки на блюде с голубой каемочкой! Ой, как майка, белы! Макай в молоко, комкай, и в небо? О, плывут ! Как статуи в Вавилоне О, модерн ради драмы! Демон - не моден. 0, верлибра белиберда, ты бела, либо быт дебел. О, пастушески прочная пряжа, кочевая слюна облаков. О, верблюда эпохальное стремя, Ты тихо в небе, пронзенным лучом, как над газом светлые локоны! Ты - вчерне небесная корова, не расписанная ваза, 0, обоженная солнцем белая глина, ты беглянка! Но - рыхлая, и лежишь... * * * Закат стряхивал пепел серости На ландшафт. И в углу Затушил папиросу солнца. Бога разбудили. Он спал в деревянных Тяжелых римских сандалиях И насвистывал ноздрей Вальс цветов. Из носа его торчал мундштук/ Куда он сразу сунул папиросу И затянулся. Подлетели, фальшиво хлопая Игрушечными пластмассовыми крыльями, Херувимы. Он остро взглянул из-под кустистой брови На лопочущего, как больной Карлсон, Прилетевший за лекарствами, Вожака. И понял, что на елисейских полях Выпала пудовая роса. И уже рота бездельников С полиэтиленовыми мешочками Копошились над полями. За ночь у них Повырастали маленькие рожки И они стали кощунственно напоминать Белых чертенят. По пузатой капусте ползали гусеницы И жертвоприносили себя синицам. Все радовалось и перерождалось. Лопались пузатые розовые херувимы И из них сыпались опилки, Так что было уже ничего не видно, Лишь знойно пахло древесиной, Словно новыми гробами. Зеленые капустные листья блекли И начинали твердо голубеть, Пока, наконец, не становились Грудой раскорешенного кровельного железа. * * * О, многотрудный труп времен! О, россыпь сна на склоне лета! О, не умерший медальон, кого благодарить за это?! Пока в охапке кутерьма и лоси ждут над чутким слухом. Пришла монахиня сама, произнесла июньски-сухо. И пусть язык - не рыбий хвост, но он шершав, но он бессилен! Он уплывет туда, где звезд помойка яростней красилен! И четкий звук в ребре до пят впитался, постоянством длинен. размеры нот, как клан ежат, карабкается по скользящей глине. А там, на бритве - без ноги сорваться в страшную истому! Лежали сжаты в кулаки отдельно взятые рук`и, ходили по небу ног`и, болтались варешкой мозг`и, пытаясь мыслить по-другому... * * * Вечерняя прохлада в забытьи пролилась в тень, пролилась в лужи. В туман шептали камыши, как как в растопыренные уши. Текла река мечтою темной, сирень кисейным рукавом махала в мир бездомный, как веером, как легким пауком. Слезилась ночь на струпьях веток луна притихшей егозой подойник выкатила в небо. И ночь спросила: Кто такой? Калечен смех в преддверье ада, в аду вода бурлит, как гейзер. Чего-то плотского ей надо - и днем, и ночью бурно грезит. * * * Тугой стрелою господа пронзили череп лунной ночи и точит медленно вода сухую глотку водосточья. Березы в иле тишины. Как на пластмассовом карнизе, - мартышки челюсти видны, над легкой думою о бризе. Изжёлт вечерний свет на клумбах. Ромашки - катапульты, желтый мячик... И на губах от небе`сов гол`убых тень гастронома воздух прячет. Кричит сова, овес немеет. Тугая прыть по звездам скачет. И вся система Птолемея неточными слезами плачет... СТАЛЬНЫЕ КРЫЛЬЯ Металла ржавые коржи о окалиной коричневой, как глина, как вспененная явь ХХ столетия, как кофе (я сужу о нем отсюда...) И только мягкой наготе земли, как крови черной под ногтем, являться всем в обличий своем патриархальном* Не замечать не может подорожник коричневой чумы засилия железа ж дырявых ведер замузеенной войны... Корпела жизнь, в слюне колдуя, пачкаясь в молекулах гемоглобина. Глобальная затея удалась. Воздушный змей, на ветер налегая, безносо ищет встречных струй, чтобы еще сильней задуматься о небе, еще сильней взнуздать порыв, еще сильней свободу исчерпать, упасть... Крылатым лемехом вонзаясь в чернозем" И что ? Да, я ведь говорил, что стыдно быть землей, когда имеется толчок, как бы вербальный, как бы не твой, как бы единый. И это значит совесть ? И зачем тогда верблюдово металл ржавеет, тот пасынок магнитных аномалий, что в манишке металлурга крепыш короткорукий ступает впереди отца, конфузясь с ладностью обрубка ? И туч клубы разматывают трубы, Но им не размотать, пока веселый огонек немотствует, подмигивая, в топках. Коса и камень, Серп и Молот с материалистской прямотой придуманы. Как славно будет в двадцать первом веке сидеть на стульях в тишине, а за стеной воздушный змей упрямо ищет встречный" струй, чтобы еще сильней задуматься о небе, еще сильней взнуздать порыв, еще сильней свободу исчерпать, упасть... * * * Осерчали тучи на зарю - зря зареванно молились ! Прибежали к косарю, в ноги повалились. Ты коси, коса, белы рученьки, в небесах чего-то тревожненько! Потекут в траву ручейки и отвалятся, просто, ноженьки... А треугольный управдом - зараза сквозь очки оптически. Его пора, пора давно совсем не патетически!.. * * * С. К. Бессонница - белая сажа. и город, как мертвый верблюд. Припудрена исповедь наша, опилками - лунный уют. И где доморощенна свежесть, сникая в горшочках с землей, подвальною скукою нежась, лежит подколодной змеей. Христианство в опале беззимья - как лунь в занавесках без сил. Бездумье мое - лишь бездымье вдоль срубленных в полдень лесин. И если в татарскую узость пробьет, чернотою знобя, я знаю, что сердце, как в лузу, упало, вспомянув тебя. Как детские веточки вербы на камне, что нас стережет, так зубы не мне достоверны, и песня под камень течет. Ей там бы навек залежаться с кварцитами в полном зобу. И лунные тени лишатся в подглазья соваться табу. * * * Виснет старая изгоя, Штурмовщина в два обхвата, Нежно сумерки распяты, Чертовщиной даль объята. Как туда-отсюда родом, Две метели пляшут в прятки, С новым годом, с новым годом! - Мстят замедленно ребятки... Неухоженным двустишьем Зарябило в подворотне. Словно вызвездьем давнишним, Пыль осела на комоде. Не отточенное право Коромыслом обручало. Легконосная отрава, Как трава, редеет мало. Здравствуй, поле! Вскинь постромки! Зарекись не ездить ввысь. И отпой меня не громко, Чтоб мозги оторвались... Чтоб на небе укачало Два пуховых снегиря. Заикаясь, тьму встречала Голоногая заря. И судьба, расправив крылья, Закачалась на шесте... След заутреней замылил Яркий полдень на холсте. * * * Вышла песня из баяна, Сомневаясь про карниз, И услужливым обманом Тучи мудро налились... Шла корова наутек, Недвусмысленно икая, И неровный паренек, Словно трость недорогая. Славно ноги спрятал в воду Свежерусский херувим, И защелкал на погоду Небровастый невредим. = ГОРОД ZERO = Солнце. Степь. Безлюдье. Пыльный шлях Вьется. В городах хрипят пластинки В. Г. Пустые улицы. Солнце. Песок меж булыжников. Сухие порывы ветра. Порхающие клочки бумаги /не знающие чернил/. Деревья, переминающиеся с ноги на ногу, неподвижны, лишь переглядываются, шелестя листвой. Скорбная мимика зелени. /Дождь был несколько лет назад./ Тихо. Нет птиц. Часы на башне бьют. Для кого? Тротуары, как настроенные рояли, ждут ударов, шагов. Этот город построен не для кого. и все, все готово для... Ветер играет песком. Как пустые пляжи - площади под палящим солнцем. Взгляд вверх - оглушающий удар синевы. Ни облачка. Глубокая синь. Ах, нет - плоская, совершенно плоская, нарисованная... Ровный слой краски, чистый синий цвет. Воздуха там нет. Он, вообще, придуман. Откуда взяли болтать: воздух, воздух...? Простая синяя стенка, стереоэффект вместо реальной высоты. Пригибайте головы! На горизонте отклеились декорации под городской парк, где на холсте неподвижно отдыхают гуляющие, с замершими улыбками и ногами занесенными для очередного шага... /Художник был юморист. От него ушла жена. и вскоре он сам исчез./ Посмотрите, как нарисован фонтан! Какая прелесть! Ну, хватит, хватит, пойдемте дальше! Вот - горсовет. Двери еще открыты. Кажется - сейчас покажется лицо, искаженное энергией заботы о населении. Каменная лестница, низвергающаяся вниз, накалена. У ее подножья - черная "Волга". Дверца открыта. Песок нанесен на переднее сиденье... Стеклоочистители не работают. А сейчас изобразим солнечный свет... Да, почти такой. Жарко! В горле пересохло. В этом городе нет ни капли воды. Признаться, часть домов даже нарисована. Гениальный, впрочем, рисунок ! Но уже некому ему быть нужным. Выцветшие плакаты, призывы, на вылинявшей материи, едва различимые лозунги, как бельма, выжженные солнцем, висят поперек... Слышен их баюкающий шелест и тихий скрип гонимого песками. Нарисованное небо - как веселая крышка гроба, давит своей искусственностью. А ширмы, кажется сейчас лопнув, и пока руки комкают их остатки, В открытые глаза ударяет ровный белый свет, не мягкий, не жесткий, а ЕДИНСТВЕННЫЙ белый свет, белый свет, свет: ДВИЖЕНИЕ НА КРАСНЫЙ СВЕТ Встречной толпы лбы, Встречной толпы львы, Геральдика на разъяренном металле, Красные языки на солнечном ободе, Искры из-под точильного круга, Пискнет кровью округа, Когда вам сердца раздавали, Вы узнавали Друг друга ? ДВИЖЕНИЕ НА ЗЕЛЕНЫЙ СВЕТ Тучна пучина с голодухи, Зеленой рыбой распласталась. Прилив - мечтания старухи, Отлив - чтоб искренней икалось. А валуны в зеленой мути, На солнце выставляя темя, Уже задумчивы до жути, Им напекло макушки время. ДВИЖЕНИЕ НА СИНИЙ СВЕТ Лебедь с карими глазами Шею удлинит нарочно, Чтобы синими цветами Небо падало на рощу. Если встанешь вверх ногами, Закачаешься на льдине. Но наверное лягались, Если все бы так ходили. МИРАЖ ПРАЗДНИКА ТРОПИКОВ Паркет, мастика, Пар, пакет, москиты... Пара типов и вопит арап. Африка, губы и бубны, Межзубные возгласы румбы. Борьба барабанов В банановых дебрях И табор разубран До кобр и до зебров... Их пластика терпка - От предков мазки те! Мастика, паркет, Пар, пакет и москиты... * * * "У вас нет оптимистического..." /мнение. / Природа нам придумала игру - Вслепую угадать ее заветы. Но вот, проснувшись, вижу поутру, Как мать-и-мачехой усеяны кюветы... И в воздухе - как тонкое весло. Прохладу не разгреб ленивый ветер, Опять нам страшно повезло, Что нам не страшно жить на белом свете ! = ОДУВАНЧИК = Сирень не жжется. Жест сирени ? По скулам пыльцу ометая, Я перегнусь, Как проволока для рогатки, Пополам, Чтобы Одутловатый малыш-одуванчик Вспыхнул солнцем в ладони И чмокнула ножка, И чешутся губы Немножко... А у него молоко не обсохло, Как будто его от груди Оторвали. Одуванчик, сядем на диванчик, Я тебя понянчу, Сменим одуванчу. Желтый и вихрастый, Ты такой прекрасный! Жил ты не напрасно, Хоть не для варенья - Для стихотворенья... * * * Ужас тарантулом выклюнул глаз, Спать не дает размежеванный вопль. Жеваный ролик немого кино Легко хвостом разбивает окно. Желтые зубы не лезут мне в рот, Жадный мазут покупает воды. В рост мастодонт каутирует маску. Космос московский воскует замазку. Кус Сумгаита мне астму сулит, Ах ничего, никогда не болит! Литерой крупной по мозгам - хлобысь! Быстро сработала ластою рысь, Мир нахлобучив ушанкой на лоб, Глобус - в баулу, с лабаза - в галоп! С полок смотрели в полнейшем балдеже Чашек пузатые, наглые рожи, Страх проглотив, как фанерное время, Кашляла шлаком калоша на м`еня. На ипподроме раскатистый смех Душит в уздечках иных лошадей, Катится бочкой с бензином успех Сверху на темя курящих людей. Крошево мыслей искрящей проводкой Дико змеится удавкой над глоткой. * * * Смычки - как шустрые повесы, Как строй солдат, безликий строй. Рояль сговорчивый настрой, Душа - пароль, Поют балбесы, Весенних слов назойлив рой. Ты, чай, король? Я - Чайльд-Горольд, Я - гордый тролль. В извивах троп Я - синантроп. Я - пуританин на меже, Лохматый вырастил укроп. Куда иду я? В КООП ! И прячу морду в парандже, Подобно хищному ханже. Я - алладин своих высот, Я - пчелка строф, я - мед из сот, Я тост вины, Я тесть вина, Свинец свиньи, Твист от винта! Я - винтик, бог, Гобой, квинтет. Я медуница желтых склер. О, склеп души - СССР! Рояль не взьяривай, остынь! Бок лакированный - быка. А на зубах песок пустынь - Стекло хрустит - из кабака... * * * Лето - новые карандаши Дочке купили цветные. Зонтики растут из толпы, Головы в плечи вбивают Капли тяжелые дождевые. "Дождя" - початок кукурузы, Скрипучей спелости налив. "июль" - гаденыш С мягким знаком, Как жалом на сковороде, На языке лежит дензнаком, Десяткой красной на гвозде. Гроза - зигзаги обомленья, Корявый почерк темноты. Дрова ломает о колени Гром, громоздящийся на тын. Вдоль улиц - спешка приговора, Смешенье нравов и ручьев. Сор из избы выносят скоро И не ведут ему учет, А грамотей с мясного ряда Ручищи моет, скалясь с кайфа. Бугристый вымыт тротуар. И чем безнравственней награда, Тем беспорядочней хорал. Замыты жесткие клеенки - Усталый тополь рук не чует, Стоит, блестя, как новый "Форд". Все в радугах бензоколонки. По лужам - красочный офорт. Не споро с тем, кто это лето Обучен призрачно любить. Как в лужах опрокинуты валеты, А на лужайках - огненный люпин. = РОСТЕПЕЛЬ. САД. = Серое небо. Теплый ветер. Горькая карамель мокрого снега. Черные стволы, ветки Прошлогодние листья. Это первая детская мистика ? Я ценен себе. А горизонт - серые палки. натыканы в беспорядке. Я ценен всему ? у - у - воет ветер. Прошлогодние листья. О, как прошлогодни ! Я один - розовый - В путанице черного и белого, Ветер. Серые ветки Зачем папа не говорит правду? Чего он боится? Мокрый снег. Голые кусты. Я могу все: лепить, лепить, лепить... Как тепло в валенках Еще не вечер В хмурый день - детский взор плашмя, Земля вращается Облака плывут В центре вихря Это меня не касается Что взрослые говорят о погоде? И почему так часто и дико смеются ? Это меня не касается Варежки мокрые Пора домой Скоро спать Я доволен этим серым видом, прикрытой снегом прошлогодней землей. Это детская мистика? Это первая мистика? Это мистика? Нет - это черные яблони на белом снегу. * * * Перемещение и ветер. Я знаю о всем на свете. О светлой тоске времен, О черной печали неба. Я с ними навек рожден И только самим я не был. И часто мне снится сон Что знаю о всем на свете И что означает он - Перемещенье и ветер. * * * Вошла безрадостность в мой дом уныло, Задернула на окнах шторы не спеша, И, молча, как в гробу постылом, В нем умерла моя душа. И я смотрю, как вещи бессловесны, Себя считая вещью из вещей, Которая мне вся давно известна, Хотя сравнить ее нельзя ни с чем. От меня отмахнулась теория относительности, Но зато теория притяжения мне верна. Земля тянет к себе без просительности, Изможденным лицом черна. Я - пустой сосуд в руках твоих жадных, Жажду мной не утоля, Будешь долго кружить досадно На пустых орбитах, Земля. И пустые зрачки Вселенной Доктор, веки подняв, узрит. Черный космос мечты мгновенней За кругами глазных орбит. = ДОИСТОРИЧЕСКИЙ СОН = / Поэма / Меня мой сон глубоко поразил. Я помню, дал ему название во сне: "Тайга". О, это было путешествие с друзьями! И якобы чужая флора Предстала перед нашими глазами - Хотя, Я помню - Была там дорога, Совсем такая, как проселок в Подмосковье, На малой родине мной виденной не раз. Ее избили с избытком трактора... И, как всегда, она безмолвная лежала. Я в этой глине, искореженной земле Не чувствовал Ни сил, ни пробуждения. Но это сон. И вторглись напролом, Ввалившись в виденье мое, Огромные деревья ! Разве лишь назвать такое Баобабами? Но сучья! Вспомнить страшно - сучья Были с толщиной слоновьей. Так неуклюжи и мясисты, Как если образ Собакевича Раздуть еще, В масштабы геологический эпох, Когда упругий кремнезем В пластах тяжело горбился, Как грузчик, кряхтя, плечами подпирая Кору земную, как ореха скорлупу, Готовую с натугой лопнуть, Раскромсав себя... И, помню, страшен был мне цвет Неровных этих древесных мышц, Уродливых и красных - Как штангист со штангой на плечах. Малиново рыжевшие стволы, опухшие От целлюлозной плоти, Уперты были в небо бледное, Ручищами титанов Мощно, сверхнадежно Неся его над головой. И все же не это Само по себе Мне было столь ужасно. Я в этом чуял Гул других эпох, Начало землетрясенья. И почва чувства заходила подо мной... И я боялся провалиться В эпоху ящеров и мастодонтов, когда Живое зверство царило на молодой земле. Еще им ледниковый холод Не остекленил глаза Взбесившейся природы. То было - сторона у страха, Быть растоптанным несправедливо Прошедшим временем. Что может быть этого нелепее ? Что может быть страшнее ? Еще, Как в каменноугольный пласт, Впечатались в мозг мой Образы Огромных хвощей и плаунов. Да, в этот год Я видел их собратьев В заброшенном овраге, В пышном буйстве. И, наяву, Я помню тот же Потаенный ужас - Я видел лик ушедших Растительных властителей Земли. /Что может задержать напор Растущей массы, Обламывающей ближние побеги, И свет безумно вбирающей?/ Я словно видел - Как я мог бы быть безумным, Со стороны ! Так наглядно и правдиво было Творящее безумие ! О, трепет, Когда мне говорят о геологии и палеонтологии ! Время, Когда я мог не быть И даже не начаться ! Все в будущее устремлено, Чтоб не пропасть в прошедшем ! = ГАММЫ СЕНТЯБРЯ = Клавший на клавиши пальцы, как листья опавшие... та - та - та - та... Где же ты? Одежды надежды в осеннем осевшие... та - та - та - та... Серою убрано все паутиной, заткана сумраком - паучиной-причиной молча... та - та - та - та... Три кларнета. И шелест афиши. Тише ! Я лета уже не услышу" та - та - та - та... * * * Цех поэтов похож на предельно прядильный цех. Ткут поэтцы какой-то искристый мех и их разбирает смех. И чтоб не смеяться вслух, они собираются меньше двух. Они просто очень боятся: А вдруг им совсем не собраться? Не мучают шерсть анилином, Им черные краски даны. Их странная общность - малина, Творение рук сатаны. Им родины надо бояться, Как будто их кто-то пасет. И грим заказного паяца По мертвым щекам поползет... * * * В прозаичном пространстве у стен гастронома Шуб нахохленных - груда калек. Вдоль стеки совсем незнакомого дома С равнодушием мертвых падает снег. И время как будто шуршит да часах Поспеш-шно, поспеш-шно, поспеш-шно... Снежинки, как птицы на ветках, в твоих волосах, Не тают, не улетают, Им некуда. Но неизбежно... Вдоль стен неприкрытых, озябших, как щеки, Мне долго бродить, тяжелея от снега. Шуршанием шин и скрипением щеток Ресницами я дирижирую смело. От холода слезы, как в дождь,- незаметны, И как я привык к растворению в жизни! Живые - поэты, поэты, поэты. А все остальное - машины, машины, машины... = МЕРТВЫЙ ПОДКИДЫШ = "Старый дождь... Дырявый чулок луны... Вокзальные часы бьют полночь." В. Г. По стеклянным окнам крематория Бегают ночные огоньки. Заперт, словно уши, зал Консерватории, Недоноски скрипок - спят в чехлах смычки. Молью-тишиной луна изъедена. Словно уши завязав узлом, Скорчилась улица соседняя, Мостовая обвалилась за углом, Отрешенно, в желтых хлопьях света, Буднично бульдозеры грустят, В сумерках, как ящеров скелеты, Вечером изжеванным грустят. С трупа нитки гнилью обвалились, В глаз пустой упал холодный луч, Скулы, улыбаясь, искривились... И луна сказала "мяу" из-за туч... = СЕГОДНЯ - ШАБАШ = Прозрачный круг из талых новостей, Ты здесь залебезил, спасибо черту! К обеду ждем, как призраков, гостей - Лениво скачущую пьяную когорту. Бокалы бледных туб коснуться вяло, Как реки с морем, встретившись вином. Проблеют о космичных идеалах, И на шарнирах путь заезженный - в кино. А там, на вешалке повесят просыхать сюртук, Свой номерок мотая на мизинец. Сердитостью наполненный бурдюк - Метрдотель, сидящий в кресле, как в корзине. И что сулит нам узкое метро? Несносно там напоминает ход В иголочное ушко пролезающий верблюд. Все это ретро распирает мне нутро! И словно муха в центре ресторана, В какой-то дорогой дымящейся закуске, Среди всеобщего веселья и канкана Порезаться о край разбитого стакана И больше не мечтать нарезаться по-русски!.. = РАБОТА ЗАСТУПОМ = Г.А. Экземой ли я притворюсь, Решетчатым зудом идей - Клеймо захудалого рода-пастух не ново-мое-обновление-отчество. Зубная мне боль - не паста моя, не перечащая мне, паства. И перчить я не подумаю! - не тот пузырек обновления-сна-безответного. И чтобы худящаяся нетронуто-боль-руки эаспину открыла мне, шарахнув, не шаркая в Бого-передней, сенцом-предложеньем месть вымещая подложно? Сурово как-сумрак скажу: возьмите у линии-складки сцепление слова немого с затылочной костью размозженной на сером асфальте мое не-пойму-умираю-желать-невозможно. ЗАСТЫВШАЯ ЛАВА Г.А. Ликующего сна спокойно-незамкнутый мир, Сирень-одночасье в фиолетовых лужах чернил. Убийственно-нежно-слепяще в лицо мне поток из твоей неспокойной ауры, Новация трудных щедрот - луной обкошмаренный заступ над завязью чувства-прорех как талых промоин глазного Куда ты? - со дна посвященья ПРЕБЫВАНИЕ В МИРЕ Г.А. Сладка мне речь моего прозябанья-отчества. Как долина со змеями томно шипящими... Надутую полость мира-диалектики давай искривим, поднатужимся ради объемистой впадины и холмика-слабо-надгробия, Чистое небо временем туго беременно, зачем мы коптим недоразвитый пафос? Пора ставить банки на спину простуженной розе ветров, чтобы она не чихала на крестовине сторон горизонта, В слободке собаки, ожесточась, прохожих за голые икры кусали. А в районом продмаге икра кабачковая бурела, бурела, бурела... словно бурый медведь... * * * Эмаль вечно-юного лета на чашке фарфоровой полдня. Астигматизм лучей заходящего солнца - скрещенье мечей вал верой и смыслом прощанья = ОСЕННЕЕ "ВЫСОКО" = Антенны в синей высоте. Эфир манит в свое высоко. Антенны - хрупкая осока В безводной синей пустоте. А на лице - блаженства сень, Осенней свежести оброка, Плодов сорвавшихся мигрень. Сквозь обморока неясную мороку. Корзинками скрипят любители грибов, И осень мажется помадой. Тисненый золотом лесной пробор На вас надвинется блестящею громадой. Истончены, как вафли, облака, Широк пустырь нетронутого неба, Ярчайшего не от безудержного гнева, И - мягким солнцем освещенная строка. Нежна осенняя бисквитность солнцепёка, Прелестная скаредность тёплых сил. И буква ё - так солнечно-высока, Как мёд и пчёлы в золоте осин. * * * Небо, обрамленное окном, Зарифмованная синь с простором ветра, Словно улыбающийся гном С затаенною лукавинкой ответа. Облака слежались, словно старый снег, Солнце расправляет пятна. Полны фиолетовых чернил Настежь распахнутые глаза гиганта. Глупая жирафа длинными ушами Заметает заячьи следы. Плоскими клинками-палашами Отражение балуется С кромками воды. Продирают впалые глазенки Окна, чуть блестящие вдали. По траве по-семеро козленки Пляшут хороводы-кругали. Темный бор изломами бровей Ветер с поля ловко подсекает. В снег упал раскрашенной матрешкой соловей... Ах, его не слушает никто, А лужа пузыри себе пускает! * * * Стихи выкручивают, душу. Что остается - на прищепки! А страхи комариного укуса, Как цыпки, цепки, Колки, словно щепки. Цикады цыкают в кустах. Прохожие, как смерть, белеют. Ах, страхи падают, Как из дырявого гнезда, На голову яичками Несчастной канарейки. Не откупоривайте вина И не порите вдоль горячку! Зимой мужская половина, Как странно! - не впадает в спячку. Но летом страшно горячится! Пьет горячительные вина, И заедает все горчицей Такого подозрительного вида. И уплетают белую лапшу С таким задумчивым накалом, - В столовой под сурдинку - шум, - Сардины трескают, нахалы! Им сок томатный, словно кровь Незримого Христа. И райский овощ - помидор Раздавлен у моста... = ПРОГУЛКИ = Есть странные занятья городские По ведомству непознанных причин: Таскать себя по правильным расколам Кварталов с наледью витрин. И проверять на шаткость памятников глыбы, Как скалолаза мудрый скалозуб. И отличать действительные нимбы От феерии в собственном глазу. Еще странней бродить в грозу, Под синим мертвенным оскалом, Под фонарями на сернисто-душащем газу, Да так, чтобы сама тоска тебя таскала... = ПЕСНЯ ДЛЯ ВАС = Вы хотите услышать стихи? Пам, пам, трам,та-ра-ра, жу-у-у, вьй-и-у-у! мэу-у, джин-джия, бэм-бум,клякс Вы хотите услышать стихи? Вам, тжу-тжу-тжу, иэу-ам! та-дам-уа-уа... Талам-пам-бам, жу-а-а-в Вы хотите услышать стихи? Кьиу--ам! Пам,кж-кж, сши-оши-й, эноуэа-а, мэу-у-у Эту песню я написал для Вас! * * * В осеннем саду капает вода. Раскисли тропинки, как старые вены. Ржавые деньги всех времен и народов, втоптаны листья в историческую грязь. Чернота изгороди распухает на глазах.. Неподвижны белые занавески на веранде, Почти что - картина. В осеннем саду капает вода... = ВЕСНЕ - НАВСТРЕЧУ = Новоявленна хмарь Безтелесой зимы, Позвоночники-хрусты Отморозили пятки. Сумрак, косо шумящий, Вдул сказку О пожаре-несносности Белого снега, Гобелена прохладных рук и туманных очей Сереброокой его пленной Жницы. Собиратели постных алмазов В разграфленном Пространстве телеграфных. Столбо-творений Ищут отчуждения Собственно-мысли В сладко-масличном натеке Низко швырнутого солнца. Безтемье вонючей калошей Лежит у порога, Плюгавясь в первых ручейках Плавящегося на сковородке Сахаристого снега-леденца Для самых маленьких кораблестроителей Плоскодонок. Под парусом, Вырванным из проклятой контрольной работы, Школьной увечной пятеркой Засветят под глаз Волнистому, нервно-зеленому толстому голубю За его куриное любопытство Познавательной слепоты. Комары-кошмары В теплых деревянных щелях - Как самолетики, Упавшие в ущелье, Тонко блестят, Отражая, Призваны отражать, Бесконечный весенний свет Слепошарого солнца, Солнце Большим горячим языком Облизывает природу-котенка. И это всем ясно. = ВЕНОК СОНЕТУ = Обертку от конфеты Я взял случайно в рот, А не наоборот. И я задумался об этом. И долго так ее жевал, Но мысль не приходила. Я думал мозгом крокодила: Ну, что, еще жива? И осознал в унынии, Что жизнь всегда права. Легко кружилась голова, Как заготовка алюминия. Вращаются дистрофики-слова В строфе по силовым магнитным линиям... = БАХЧИСАРАЙ = Фонтан. Раздавленный арбуз. Литье витое позеленело. Грот-сарай сырой. Пузатая жемчужина-арбуз. И "Чи" - усмешка лукавая грузина. Картуз в клеточку. Гроссмейстер Остап Бендер, вдали гарцует Мадам Грицацуева... А в целом - Бородатый рыбак-старик на базаре сочно торгуется. А вдали - висят неподвижно соленые облака.